Искусствовед — это настоящий знаток своего дела, дела искусства. Он без труда отличит работы непревзойденного Моне от произведений профессионала Мане. Он знаком со всеми тонкостями направлений, в которых трудятся художники, музыканты, скульпторы и артисты. Но обладание энциклопедическими знаниями в творческой области еще не обеспечивает звание заслуженного и признанного искусствоведа. Здесь нужно владеть и техникой визуального восприятия, и манерами, и обладать неутолимой жаждой видеть, слушать, созерцать шедевры мирового искусства воочию.
- История возникновения
- Школа-студия «Рукав»
- Такая работа — искусствовед
- Область деятельности
- Качества искусствоведа
- Значение слова искусствовед
- Тяжело в работе…без практики
- Искусствовед – это перспективно и престижно
- Известные искусствоведы
- Кирилл Светляков: «Профессия искусствоведа не делится на отдых и работу»
- Ранее в проекте:
История возникновения
Искусствоведение (-знание) — это наука, которая зародилась в древние времена. Об этом мы можем судить по трактатам Аристотеля, Платона или Сократа, живших еще до нашей эры. В то время искусствоведение не было самостоятельным учением, и скорее носило познавательный характер, являлось частью философии и религии тех времен.
Свой расцвет наука искусствознания получает во времена Цицерона (I век до н. э.), а начало нашей эры ознаменовалось художественными работами Азии. В Средние века мир искусства становится частью теологических умозаключений Августина и Фомы Аквинского. Но особым и основным временем в становлении арт-науки явилась эпоха Возрождения (Леонардо да Винчи, Микеланджело, Сандро Боттичелли), когда были созданы настоящие шедевры, являющиеся сейчас главными наглядными примерами для знатоков высокого искусства.
В XVIII веке искусствоведение оформляется в самостоятельную дисциплину, прародителем которой считается немецкий историк, любитель старины — Иоганн Винкельман. В это же время появляются первые эксперты в области мировых творений. А уже как профессия искусствоведение стало формироваться на рубеже XIX—XX веков. Сегодня эту специальность может освоить любой желающий, благо учреждения, воспитывающие будущих знатоков мировых шедевров и раритетов, расположены по всему миру. Лучше, конечно, выбирать вузы, находящиеся вблизи выдающихся работ, например, в Европе или России.
Школа-студия «Рукав»
Земляной вал, 59/2
www.art-rukav.ru
Что преподают: историю искусств от древности до наших дней
Преподаватель: Анна Гусева (преподаватель МГУ им. М. В. Ломоносова, выпускница Академии Глазунова)
Сколько: разовое посещение — 700 руб., 5 занятий — 3200 руб., 20 занятий — 11000 руб.
Здесь обещают учить не только истории искусства, но и осмыслению «внутренних процессов духовной жизни человечества, которые находили свое отражение в шедеврах изобразительного искусства». Помимо лекций, проводятся семинары. Занятия проходят по субботам. В ноябре читают Древний Рим.
Такая работа — искусствовед
Профессия в некотором смысле уникальная, по-своему интересная и познавательная. Увлекает она тем, что охватывает несколько направлений, в которых будущий специалист может себя реализовать. Но среди них доминируют два: теоретик искусства и историк искусства. Деятельность первого в основном направлена на исследование и изучение мира искусства: его проблем, закономерностей, специфики развития видов, жанров и взаимосвязи с обществом в целом. Второе направление более многогранно, оно охватывает такие области, как:
- изучение коллекций;
- систематизация произведений различных мастеров, школ и направлений;
- обеспечение сохранности экспонатов музея, составление карточек для них;
- предоставление заключения о необходимости реставрации той или иной работы;
- установка авторства спорной работы, подлинности вещи, ее стоимости;
- открытие новых имен в области искусства;
- участие в археологических экспедициях;
- проведение экскурсий, лекций, факультативов;
- издание научных и научно-популярных брошюр, сборников, путеводителей, которые выпускают художественные музеи и галереи;
- рецензии и статьи с объективной оценкой, критикой, аналитикой, затрагивающие актуальные проблемы арт-науки;
- организация экспозиций, выставок (в том числе международных).
Область деятельности
Искусствовед — это не только профессия. Это определенный образ мышления, особый стиль мироощущения, жизни. Это талант! И применить его можно в совершенно разных областях жизнедеятельности человека. Свои знания можно использовать, работая в художественной галерее, музеях, на отдельных выставках или экскурсионных мероприятиях, возможно, выездных. Также навыки и умения искусствоведа окажутся полезными в редакторской работе, например, в каком-нибудь крупном издательстве. Кроме того, специалист такого профиля может посвятить свою жизнь научно-исследовательской работе или найти себя в антикварном деле. Также хорошо у него получится реализовать себя в качестве педагога и художественного критика.
Качества искусствоведа
Выбирая ту или иную профессию, прежде всего, каждый из нас ориентируется на свои личные качества. У тех, кто имеет аналитический склад ума и тягу к точным наукам, скорее всего, не получится освоить ремесло искусствоведа. Какими же качествами должен обладать человек, хорошо знающий мир искусства?
Если говорить о способностях, то у него должен быть развит художественный вкус, образное мышление, сенсорная память. Он должен тонко чувствовать, на интуитивном уровне мыслить, понимать, быть предельно внимательным, беспристрастным и объективным в своих суждениях, критике, уметь заинтересовать и всегда находиться в гуще событий, особенно что касается мира шедевров и антиквариата.
Из личных же качеств можно выделить собранность, аккуратность, тактичность, усидчивость, общительность и, конечно, стремление к саморазвитию.
Значение слова искусствовед
Но Веэн искусствовед по изобразительному искусству, а это совсем другое дело: искусствоведы по изо не мешают слушать музыку.
Будь Зяблицев именит или, пуще того, именит и уже мертв, какой–нибудь исследователь его творчества, занятый им хотя бы для защиты собственной диссертации, отметил бы, что тогда–то и тогда–то у художника наступил первый творческий кризис, продлившийся вплоть до… и ставший временем сомнений, раздумий, мучительных переоценок… А может быть, эта банальная чушь никогда бы не была вставлена в строку — потому, например, что искусствовед оказался бы человеком попроницательней и понезависимей в оценках, или был бы стилистом классом повыше, или, вероятнее всего, потому, что Зяблицев, даже и окончивший свой земной путь, не стал бы предметом внимания искусствоведов и объектом монографий.
Читайте также: Кто такой девелопер, чем занимается и что такое девелоперская компания
Инна Агапьева, опытный редактор-историк и моя подруга еще со школьных времен, читала каждую главу и боролась со мной за каждую строчку; замечательный искусствовед Владимир Поляков помогал справляться со сложнейшими искусствоведческими пируэтами, которые так блистательно исполнила Хилари Сперлинг.
Когда-нибудь на стене этого пансионата повесят доску: «Здесь в течение шести лет ежегодно отдыхал выдающийся искусствовед Сабир Меликов».
А искусствовед из Наркомзема, злоедущий парень, говорит: «Белинский сказал то да се (это он, оказалось, всегда от Белинского танцует), а вот почему Маяковский совсем непонятен?
А кроме того, я же имею музыкальное образование, я же скрипач, учился в музыкальной школе во время гимназии, всегда имел большой интерес к музыке, об этом писал и говорил, делал доклады, и около 20-го года я уже был в Москве настолько известен как музыковед и искусствовед, что стал действительным членом Государственного института музыкальной науки, а Консерватория пригласила меня преподавать эстетику.
Или я не разбираюсь в искусстве, — вмешался xудощавый черноглазый искусствовед Омар, — или вы нарочно не замечаете газель, жадно пьющую воду из ручья?
Сопровождавший нас, по еще не изжитой, советской традиции, «искусствовед» в штатском все переживал — нужно теперь в качестве ответной меры, датчан к себе приглашать, а где деньги брать неизвестно!
Степан Рунич, недоучившийся московский искусствовед, подрабатывающий торговлей картинками и раритетами, в российских пределах оставил по себе память легкую и добрую.
Любой современный художник или искусствовед скажет вам, что в архаическом греческом искусстве была своя особенная красота.
Тяжело в работе…без практики
Любой труд сопряжен с рядом начальных знаний, умений, навыков. И наша задача состоит в том, чтобы овладеть ими до уровня настоящего профессионала своего дела. Так, искусствовед — это человек, который обязан запоминать большое количество информации (имен, названий, терминов, дат); писать статьи, руководства, эссе, рецензии на определенные темы; по отрывку произведения определять, кому и какому периоду оно принадлежит. Поэтому работа эксперта в области искусства невозможна без практики. В его задачи входит обязательное посещение галерей, выставок, экспозиций, а также непосредственное участие в их подготовке и организации с целью получения неоценимого опыта.
Также важно совмещать свои теоретические знания с применением на практике. Если вы собираетесь писать отзыв или научный труд о каком-нибудь великом творении, то нужно постараться увидеть его своими глазами. Для тех, кто собирается стать экспертом, специализирующимся в определенной области (раритетные вещи, определенная эпоха, стиль, направление), такой подход в работе особо актуален. Он позволит наиболее точно показать весь свой профессионализм.
Искусствовед – это перспективно и престижно
Существуют профессии, которые принято считать особенными – перспективными и престижными. В их число, несомненно, входит и специальность искусствоведение. Сегодняшний наш собеседник – профессор, заведующий кафедрой искусствоведения Санкт-Петербургского Гуманитарного университета профсоюзов Александр Карпов.
——
– Александр Владимирович, чем подготовка искусствоведов в СПбГУП отличается от других вузов?
– Наш выпускник не только знаток искусства, но и бизнесмен, менеджер, владеющий несколькими иностранными языками. Наша кафедра была основана в 1991 году, но в современном виде она оформилась к 2000‑му. Первоначально нами готовились классические искусствоведы. Но постепенно выяснилось, что на рынке труда классический искусствовед, исследователь в чистом виде не очень нужен. А нужен специалист, который не только знает теорию и историю искусства, но может заниматься и организацией художественного процесса, бизнесом и менеджментом в этой сфере и обязательно должен знать иностранные языки. С тех пор кафедра ведет подготовку искусствоведов иного профиля. Наши студенты получают два государственных диплома о высшем образовании – искусствоведа и переводчика. Первый же выпуск, он был 2005 году, показал: мы не ошиблись – востребованность в таких специалистах велика. И набор студентов вырос в несколько раз.
– В какой степени современный искусствовед должен владеть иностранными языками?
— У нас существует две основные специализации. Первая: европейские языки – английский, немецкий, французский. Каждый студент должен выбрать два из трех и овладеть ими на уровне перевода художественных текстов и синхронного перевода. И вторая: восточные языки – китайский или японский. Лучшие студенты ежегодно проходят бесплатную стажировку за рубежом. Также студенты-восточники ежегодно сдают в консульствах экзамены на знание языков для получения сертификата об уровне подготовки.
– Место прохождения производственной практики может оказаться местом будущей работы?
– Разумеется. А это такие крупные музеи, как Эрмитаж, Русский музей, а также выставочные центры, например, Ленэкспо или Манеж, галереи и антикварные салоны Петербурга.
– В сферу возможной практической деятельности выпускников-искусствоведов попадает арт-бизнес?
— Да, конечно: весь художественный рынок, а также ярмарки, фестивали, биеннале, театральные и кинофестивали. Еще 20 лет назад никой системы галерейного дела в России не существовало. Первые галереи возникли в начале прошлого века, но жизнь их была скоротечной: революция, национализация, официальное искусство, официальные выставки. Возрождение или, точнее, зарождение галерейного дела пришлось на конец 80‑х. Оно сочетает в себе два аспекта: художественный и коммерческий. Необходимо найти нужный баланс. В России оно развивается, а значит, есть потребность в кадрах. Наши выпускники успешно работают и в этой сфере. Никто из выпускников на биржу труда никогда не обращается. С нашим дипломом можно легко найти себя и в издательском деле, и в журналистике, и в туризме. Индустрия моды, ювелирный и антикварный бизнес, кино, музыка, театр, дизайн, сфера образования, международные проекты – вот далеко не полный перечень направлений приложения сил наших выпускников.
Известные искусствоведы
Искусствовед — это не профессия, это высокое звание! Которое человек носит гордо, а заслуживает благодаря тонкому восприятию окружающего мира, академическим знаниям и неиссякаемой любви к искусству. Таких настоящих знатоков своего дела немного, но среди них есть и наши соотечественники. Например, Анатолий Васильевич Луначарский — деятель государственного масштаба, искусствовед, литературный критик, драматург, переводчик. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) — театральный деятель, искусствовед, пропагандист русского искусства за рубежом.
Они посвятили свою жизнь делу, которое их не просто увлекало, а вдохновляло на то, чтобы узнавать, творить и создавать. Идти в ногу со временем, но отчетливо понимать, насколько важно ценить и сохранять культурное наследие прошлого.
Кирилл Светляков: «Профессия искусствоведа не делится на отдых и работу»
Евгения Абрамова, «Полит.ру»:
Вы работаете заведующим Отделом новейших течений Третьяковской галереи. Когда вас назначили на эту должность?
Кирилл Светляков, заведующий отделом Новейших течений Третьяковской галереи:
1 февраля 2010 года.
Е.А.
Как долго Вы работаете в Третьяковской галереи?
К.С.
С марта 2006.
Е.А.
Как Вы здесь оказались?
К.С.
У меня был определенный выбор: либо я по семейным обстоятельствам уезжаю в Турцию, живу там и преподаю, либо я работаю в Третьяковской галерее. Отдел новейших течений я посещал, потому что у меня было много знакомых внутри Отдела, который возглавлял Андрей Ерофеев. Я был с ними постоянно в контакте, ходил на открытия, мы общались, и буквально месяца за два до отъезда мне предложили здесь работать.
Е.А.
Вы можете как-то проанализировать причины выбора Третьяковской галереи?
К.С.
Я хотел работать в Третьяковской галереи, но в отделе искусства начала 20 века, т.к. я был специалистом по русскому искусству начала века, и мне хотелось увидеть необходимый материал изнутри. Но как-то все не получалось, потом в ГТГ был создан отдел Новейших течений, да и мне было интересно работать с современным искусством. Это был материал, который я тогда знал в общих чертах, и было интересно его связать с материалом начала века. Это и повлияло на выбор.
Е.А.
Когда Вы здесь начали работать, каковы были Ваши первые впечатления?
К.С.
Любому человеку, который где-то начинает работать, всегда и все интересно. У всех разные жизненные ситуации. Я рад, что в моем случае обстоятельства складывались так, что я мог выбирать: интерес или зарабатывание денег. Многие руководствуются зарабатыванием денег, это совершенно нормально, потому что надо как-то жить. Но те, у кого есть возможность работать на интерес — это замечательно.
Читайте также: Барменов называют аристократами рабочего класса
Е.А.
Какая у Вас была ставка в Третьяковке, когда Вы начали здесь работать?
К.С.
Была около 10 тысяч. Сначала я работал на полставки. Но искусствовед не работает в одном месте, по крайней мере, я таких искусствоведов не знаю. Либо это не искусствовед, это человек, которому нужно место для того, чтобы работать. Активный искусствовед и преподает, и пишет, и поэтому тогда я тоже преподавал в двух местах: в Текстильном университете и в Российском университете дружбы народов. Это были в основном вечерние занятия, и как-то все складывалось так, что это было совершенно нормально по деньгам.
В РУДН было около 15 тысяч, но у них была изначально другая система оплаты, там все зависело от количества часов, были мощные надбавки. В результате складывалась сумма где-то в тысячу условных единиц. Это был 2006 год.
Е.А.
Вы снимаете квартиру или у Вас собственная жилплощадь?
К.С.
Собственная. И машины у меня нет, потому что мне это неинтересно. В том смысле, что, когда у меня было время, я не выучился, и даже, если бы я выучился, я бы, скорее всего, ее разбил, потому что я думаю о каких-то других вещах все время, и мне трудно одновременно еще вести машину.
Е.А.
Вы в метро ездите?
К.С.
Да.
Е.А.
В котором часу у Вас начинается рабочий день?
К.С.
По-разному. Обычно в 10.
Е.А.
Как Вам утреннее прибытие общественным транспортом на место работы? Не травмирует?
К.С.
Нет, так уже повелось со школьных годов. Я живу в спальном районе, но в старших классах я начал ездить в школу в центр, и этот час мне все время нужен для подготовки к разного рода вещам, разговорам, лекциям, еще чему-то. Людские толпы меня не смущают, потому что это привычка. Да, я люблю ездить и возвращаться домой после 12-ти, но там сейчас все равно уже много народа, и никакой разницы уже нет.
Е.А.
После 12-ти ночи?
К.С.
Да.
Е.А.
Это у Вас заканчивается рабочий день?
К.С.
Нет, он продолжается. Что-то надо писать. А сейчас так складываются обстоятельства, что невозможно писать днем, нужно писать ночью, а до этого нужно встречаться, нужно общаться. Я могу сказать, что я постоянно на работе, на самом деле.
Такого рода профессия не делится на отдых и работу. Поэтому, если ты куда-то едешь, то это даже иногда более интенсивно. Когда ты что-то смотришь, изучаешь, много энергии на это тратится.
Е.А.
Вы не разделяете бюрократическую часть Вашей работы, и творческую? Для Вас это сплетено в общую деятельность искусствоведа?
К.С.
Тут есть организационная деятельность, но я ее воспринимаю, как создание условий для работы. Эти условия нужно создавать, потому что их никто не создает для тебя. И поэтому это определенная часть работы.
Е.А.
Бюрократия Третьяковской галереи – это миф? Или это то, с чем действительно очень трудно иметь дело?
К.С.
Это не миф. В Третьяковской галереи отсутствует координация между отделами, потому что нет ощущения, что есть общая цель. Все из-за этого, а не из-за бюрократии. Все можно сделать очень быстро при наличии координации. А время, которое люди тянут и называют бюрократией – это время, которое тратится на торможение. Им нужно привыкнуть к мысли о том, что это нужно сделать. Но привыкание может и затянуться, если ты второй раз не придешь, и не дернешь.
Я к бюрократии нормально отношусь, в том смысле, что это делопроизводство. Здесь достаточно людей, которые способны заниматься делопроизводством. Но бюрократия в чем? В том, что картину вносят в музей и выносят с документами – это естественно. Это вопрос желания конкретных людей, а все списывают на некую субстанцию.
Е.А.
Читайте также: Разница между акушером-гинекологом и гинекологом
Идею абстрактной бюрократии.
К.С.
Да, на абстрактную бюрократию. «Ну, у нас же бюрократия, вы поймите». Это трудно, это невозможно. Но плохо, к сожалению, что одни службы, отделы иногда не понимают, что это нужно всем. Они это
еще
не поняли. Вот то, что ты делаешь – это нужно всем. Особенно то, что делает научный отдел, в том смысле, что научный отдел делает определенное событие, событие приносит музею деньги, и эти деньги получают все.
Вот сейчас мы напрямую зависим от посещаемости. Напрямую: сколько заработали – такой объем надбавок выделяется ежемесячно всем. У всех одинаковая ставка 7, говорят, сейчас будет 8 тысяч. Все остальное – это касса. Это то, что музей заработает. Государство поставило всех в такие условия, такую ситуацию. Что, конечно, плохо, потому что музей начинает работать по модели шоу-бизнеса.
И умные вещи, имиджевые, что называется, их люди делают, но они уже вызывают ряд сомнений – а кто на это пойдет? Определенный круг людей приходит на каждую выставку, но если он очень узкий, то могут быть сложности с поиском спонсоров, которым нужно портфолио после выставки.
Вот так, например, выставка «Натюрморт 18 века» тормозится уже довольно долго – 5 лет. Но теперь они объединяются с нами, Отделом новейших течений, и я надеюсь, в следующем году этот проект пройдет. Он будет построен на сопоставлении ситуации с натюрмортами 18-го века и концептуалистскими произведениями: обманки, натуралии, кунсткамеры, и материал 1960-80-х годов. Это две эпохи интеллектуальных вещей, между которыми эпоха чувственных, эмоциональных вещей. Эти две ситуации очень похожи. И на таком сопоставлении, почти зеркальном, будет строиться выставка. И сейчас музею это более интересно, чем какая-то узкая научная выставка о том, как развивался натюрморт в 18-м – начале 19-го века.
Е.А.
Удавалось ли Вам заняться не выставочной работой, а тем, что Вас сюда привлекло, как человека, который интересовался русским авангардом начала 20 века. Было ли у Вас время взглянуть на эти коллекции, как-то изучить их в деталях?
К.С.
Периодически эти ситуации возникают. Вот два дня назад я видел довольно большой кусок материала начала века. С другой стороны, это происходит по ходу жизни. Музей – это центр, куда стекается огромное количество информации. И даже, когда человек просто катит каталку через запасник, делая экспозицию, он видит много вещей, которые куда-то везут, откуда-то возвращаются. Рядом с этими вещами стоят реставраторы, они могут ещё что-то рассказать, если у них есть настроение.
Е.А.
Так как Вы – сотрудник государственного учреждения, то у Вас есть договор.
К.С.
Да, договор сроком на 5 лет. И осенью будет какая-то аттестация. Это ерунда какая-то. Если бы действительно, как на Западе, была бы аттестация, везде бы никого не было. И надо сказать, что ощущение, что человек сел на место, и он уже умрет на нем, оно, конечно, многим совершенно разжижает мозги.
Е.А.
Когда Вы говорите, что пишите тексты, то где Вы их публикуете? Если ли у Вас какие-то приоритетные издания?
К.С.
Их мало. Виктор Мизиано предлагал публиковаться в «Художественном журнале», но я пока не успеваю это делать. Есть журнал «Искусствознание», один раз я публиковался там со статьей и переводом, но это, в общем, междусобойчик.
Я не очень люблю конференции и все это около академическое сообщество. На конференциях хочется обычно удавиться, потому что каждый читает свой доклад и уходит. Это все тоска смертная. Институту искусствознания это нужно для отчетности, наверно. А многим – для удовлетворения личных амбиций. Очень многие любят свои публикации, ставят на полки. Очень много чистой симуляции.
Е.А.
Кто не симулирует? Кого можно было бы сейчас читать как реального эксперта, по крайней мере, по той теме, которой Вы занимаетесь, и кто в этом случае является для Вас собеседником или научным оппонентом?
К.С.
Ситуация разрежена и никак не структурирована. Сказать, что есть постоянный круг общения, я не могу. И у меня нет ощущения, что у кого-то есть такой круг, потому что у меня есть ощущение, что каждый действует по какой-то своей программе. Можно встретиться и поговорить, но серьезное оппонирование, конфликт – это уже мечта. Нет этого. Каждый свой садик возводит, и по большому счету у меня нет ощущения, что кто-то кому-то интересен.
Все, конечно, так или иначе боковым зрением следят и даже читают, как выясняется, но диалогов я не вижу. Многие конференции это показывают.
В конференциях я также не участвую и по субъективной причине, потому что, когда я только начинал, у меня украли идею, и если нет публикации, то я вообще стараюсь не участвовать. Потому что всё воруется легко, без ссылок. И все следят боковым зрением, в том смысле, что все слышат, но ссылаться они не будут. Это очень плохая ситуация.
Е.А.
Вы говорите о местной московской ситуации?
К.С.
Да. Все ревнуют. Если я написал книжку про Тышлера, то если в Пушкинском музее меня еще не «заказали», то, похоже, близки к этому. И вместо сотрудничества начинается выяснение, кто я такой, обругивание. То есть специалист не заинтересован в существовании других специалистов. Здесь человеческо-ревностно-партийные отношения.
Е.А.
Кого Вы читаете?
К.С.
Очень много коллег, которых я читаю. Но эти имена – они все известны. Есть и какие-то глобальные ориентиры, скажем, Алоиза Ригля я и читал, и читаю. А статьи коллег — это в большей степени материал. На серьёзные выводы мало кто сейчас решается, хотя у нас очень любят делать выводы без материала, и это другая крайность.
Е.А.
Может ли Третьяковская галерея использовать свои громадные возможности, чтобы работать над изменением ситуации? Думаете ли Вы об этом или это пока представляется задачей какого-то далекого будущего?
К.С.
В Третьяковской галерее об этом говорят. Об этом говорит генеральный директор, об этом говорит Лидия Ивановна Иовлева, заместитель гендиректора по научной работе. Но все-таки пока интеллектуальной среды здесь нет. Здесь есть отдельные интеллектуалы.
Но музей и не ассоциируется с интеллектуальной средой. Музей ассоциируется с хранилищем материальных ценностей большей частью, к сожалению.
Е.А.
Как задача создания интеллектуальной среды видится с точки зрения преподавателя? Где Вы сейчас преподаете?
К.С.
Я преподаю в РГГУ и в Школе коллекционеров и экспертов, которая существовала при «Арт-медиа групп», а теперь переезжает на «Винзавод». Я надеюсь, что на «Винзаводе» уже что-то можно будет сделать, если правильно все придумать. Сейчас это достаточно серьезный центр притяжения. Я буду там читать, скорее всего, с осени.
Е.А.
Про что?
К.С.
Во-первых, есть трехмесячный экспресс-курс общей истории искусств. Будет отдельный курс истории искусств 20 века. Курс по анализу произведения искусства. Это для вольнослушателей, которые платят деньги и хотят в чем-то разобраться.
Е.А.
Вы к этому относитесь как к профессиональной деятельности или к возможности зарабатывать деньги?
К.С.
И то, и другое.
Е.А.
Занимались ли бы Вы чтением лекций в этом месте, если бы не платили деньги?
К.С.
Без денег я могу писать запросто любые тексты о чем угодно, но у себя дома. Делать уже что-то, что связано с публичной и организационной деятельностью — за это нужно, конечно, получать деньги. Потому что это огромный эмоциональный расход, который нужно чем-то компенсировать.
Е.А.
Вы организуете различные мероприятия в РГГУ совместно с Фондом Тышлера. Что это за форма организации?
К.С.
Есть много известных художников, у которых есть фонды. Этот фонд зарегистрирован в Брюсселе. Он работает как некоммерческая организация и может получать деньги из разных источников, а дальше направлять их, например, на издание каталога, на организацию выставок. Они готовят сейчас два издания по истории искусства. Одно из них имеет рабочее название «Тышлер и его эпоха». Это делает редактор Алла Розенфельд, которая собирает авторов по Европе и Америке. Я там участвую в издании.
И фонд создал Центр, который существует в РГГУ. Цель центра в том, чтобы с первого курса студенты имели возможность изучать 20 век, не дожидаясь пятого курса. И точно так же это издания, события, которые организует центр.
Е.А.
В РГГУ Центр Тышлера организовал мастер-классы куратора Виктора Мизиано и художника Анатолия Осмоловского. По какому критерию отбираются приглашенные?
К.С.
Критерий такой: люди, которые активно рефлексируют над современным процессом. Я ориентирован на них. И я ориентирован на то, чтобы были разные ситуации: и лекционные курсы и мастер-классы.
Я пытаюсь создать еще историческую часть, ориентированную на сбор исторической информации, и на заполнение разного рода пробелов. Сейчас в РГГУ я делаю семинар по художественным группировкам 1920-х годов, которые почти не изучены. И такой же семинар я уже собирался делать по группировкам второй половины 20 века. Целью его – подготовка изданий по отдельным группам.
Е.А.
Как часто Вы ездите за границу, на выставки, и как это оплачивается. Вы оплачиваете это из своего кармана, или это командировки от Третьяковки, как часто Вы это можно делать и какие возможности здесь?
К.С.
Я оплачиваю поездки в основном из своего кармана, но воспринимаю это как инвестиции в самообразование, которые рано или поздно окупаются, как показывает практика. Иногда езжу с выставками, с вещами – это оплачивает обычно принимающая сторона. Езжу я примерно три раза в год. Еще не видел Америку, потому что пока не создались такие условия, чтобы уехать туда ну хотя бы на месяц, а на неделю – бессмысленно. В Европе видел практически все. И если раньше, до 30 лет, хотелось увидеть то, о чем ты читал в книжке, то сейчас я ориентирован на какие-то события, выставки.
Е.А.
В каком году Вы поступили в МГУ? Как Вам училось?
К.С.
Я поступил в 1993. Училось крайне скучно. На втором курсе я хотел уходить, полностью разочаровавшись в том, что там происходит, потому что у меня не было ощущения связи с искусством и с художественным процессом. Может, это был юношеский максимализм.
В конце второго курса я начал общаться с художниками, и такими именно, которые дают ощущения в большей степени, чем идеи. Это был, в частности, ученик Владимира Вейсберга Борис Касаткин, с которым я общался три года. Я ему позировал. Конечно, многое из того, что он давал в разговорах, шло и от Вейсберга. И он дал ощущение живописных, пластических вещей, и поэтому я остался на факультете, не бросил искусствоведение. Я понял, зачем я туда поступил. Оказалось, это были психологические причины фрейдистского толка. Потом где-то на 3 курсе я создал для себя фрейдистский индивидуальный миф. Поэтому все, в общем, закончилось удачно, притом, что в университете мне не нравилось никогда.
Е.А.
Но Вы же еще поступили и окончили аспирантуру.
К.С.
Да, потому что я пошел в эту профессию.
Е.А.
Ваши родители как-то связаны с выбором Вами профессии?
К.С.
Только личный выбор, личный интерес.
***
Кирилл Светляков
, искусствовед, куратор, критик, заведующий Отделом новейших течений Третьяковской галереи. Родился в 1976 году. Кандидат искусствоведения. С 2008 года директор Учебно-научного центра по изучению русской художественной культуры ХХ века им. А. Г. Тышлера РГГУ.
***
Описание проекта Полит.ру «Условия труда творческих работников»
Ранее в проекте:
- Саша Ауэрбах, художница: «Условия труда должны быть нормальные»
- Мария Чехонадских: «Выставочный некоммерческий проект никому здесь не нужен»
- Ростан Тавасиев: «Я не зарабатываю. Я занимаюсь творчеством»
- Николай Олейников: «Художником и активистом надо быть на 100 — процентной занятости»
